Задача доклада заключается в том, чтобы показать, что хосписное движение, проблемы которого мы обсуждаем, является составной частью глубинного сдвига в общественном сознании в целом, и в идеологии современной медицины в особенности.
Этот сдвиг касается изменения содержания понятия человек, его углубления. Речь не идет о результатах философских размышлений - здесь необозримый разброс мнений и концепций, но о квазитеоретических представлениях, как бы вмонтированных в менталитет людей и властно определяющих их практическое поведение. Особенно наглядно действие предпосылочного понимания того, что собой представляет человек, дано в архитектуре - овеществленной психологии народа в камне и бетоне.
Банально - дома стоятся для человека, дороги мостятся и улицы прокладываются так же для человека. Но для какого? Для молодого и здорового - идеал человеческого в человеке. Страдание, старость и смерть рассматриваются как внешние, не касающиеся его сущности проявления зла - то, что рано или поздно он победит как внешнего или внутреннего врага.
Дома строятся так, что в них практически не предусматривается проживание индивида, или серьезно (хронически) больного человека - пятиэтажки без лифтов или лифты, в которые не въедет инвалидная коляска. Неприступные для этих же колясок марши лестниц и подъездов, отделяющие поверхность тратуаров от входа в лифт. Узкие пролеты лестниц и лифты, в которые при всем желании не войдут санитарные носилки, не говоря уже о необходимости выносить гроб. Но так строятся не только дома - школы, кинотеатры, театры, магазины, метро, автобусы и все остальное создается для человека, образ которого в сознании и архитекторов и остальных людей предстает в категориях здоровья и молодости.
Старость, страдание и смерть вытеснены из общественного сознания, исключены из пространства социальной коммуникации так как оно предстает в нашей архитектуре, в организации жизни. Не КГБ или ФБР, а общество через различные механизмы, в том числе и механизмы организации архитектурного пространства, безжалостно репрессирует (дискриминирует) тех, кто волею судьбы выпадает за рамки господствующей в общественном сознании нормы человеческого в человеке (инвалидов, стариков, психиатрических и онкологических больных и др. ).
Действие аналогичного идеологического стереотипа без труда обнаруживается в современной медицине. В клинической теории и практике преобладают концепции и подходы, которые не рассматривают болезнь и смерть как естественные, эволюционно необходимые составляющие человеческой жизни, на чем в свое время настаивал И. В. Давыдовский. Над всем многообразием форм патологии довлеет модель острого заболевания. Внешние факторы вызывают отклонение в гомеостазе, а врач с помощью лечебных воздействий возвращает организм в состояние, максимально приближенное к идеальному. Революционные успехи в области пересадок сердца, печени, почек, пластики сосудов укрепляют господство данной модели. Больного ввозят в клинику на каталке, а обратно он сам выезжает на велосипеде.
Сам по себе подобный идеал радикальной терапии не плох, но худо, когда он закрывает от исследователей и практиков реальную неизбежность форм патологии, характеризующихся необратимыми изменениями метаболизма. Если в случаях острой патологии человек мыслит свое состояние как временное, которое следует поскорее преодолеть, то с определенной стадии хронического заболевания подобное стремление становится иллюзорным. Болезнь превращается в неотъемлемую часть жизни больного.
Однако модель отношению к хроническому больному остается той же, что и к острому. Не в плане назначений и предписаний, а в плане принципиальной установки сознания. Это опять же запечатлено в идеологии архитектуры больничного пространства. Палата (койка), коридор, столовая, туалет, процедурная и все! Для больного с острой формой патологии подобного рода ограничения пространства жизнедеятельности, депривация его социальных и личностных потребностей мыслится как временная и приемлемая "плата" за возвращение к нормальной жизни. Но насколько она приемлема для хронического (например, психиатрического) или онкологического больного, который проводит не дни, а месяцы и годы, часто большую часть жизни в стенах клиники? Клиника строится для человека, который достаточно быстро и эффективно может быть возвращен к норме.
Идеология больничного пространства не предполагает, что в нем должно быть место для возможности протекания полноценной человеческой жизни тех сотен и сотен тысяч наших граждан, которые прикованы к клинике, в том числе многих тысяч детей.
Тем более в архитектуре больничного пространства нет места умиранию и смерти. Хорошо, если умирающего поместят в отдельную палату - чаще в коридор за ширму. Общество и здесь как бы репрессирует умирающего больного как девианта, поворачиваясь к нему спиной.
В развитии каждого заболевания рано или поздно наступает момент, когда попытки остановить прогрессирование болезни теряют смысл. Как говорят пациент - выходит из программы. Перед медиками встает другая задача - не вылечить, а обеспечить достойное для человека умирание и смерть. В этой ситуации модель активного медицинского вмешательства "борьбы до конца" особенно неэффективна.
Начиная где-то с середины 19 века европейское сообщество и медицина жили инфантильно отвернувшись от неизбежности страдания и смерти. Пришло время для того, чтобы повернуться к ним лицом. Модель медицинской практики, в центре которой лежат технологии и стереотипы врачебного поведения, эффективные для купирования острых заболеваний, должна быть дополнена моделью, строящейся на культуре милосердного ухода, облегчения страдания, социальной и психологической поддержки умирающего и членов его семьи. Медицина должна строиться на единстве трех целей - обеспечения достойного здорового существования, достойного человеческого страдания и достойной смерти, которые, только будучи взяты комплексно, адекватно описывают сущность человеческой жизни.
Хоспис является существенным восполнением традиционной модели медицины, существенно важным шагом на пути социализации и гуманизации инкурабельного страдания и умирания. В нашем обществе правозащитное движение трактуется в узко политизированной макро-социальных отношений, связанных с действием государственных аппаратов власти.
Однако основная часть жизни проходит на микро-социальном уровне, т. е. на уровне базисных межличных отношений. Здесь действуют свои молчаливые анонимные аппараты власти и подавления прав человека, исходящие не от специализированных инстанций типа КГБ или ФБР, а от нас как общности - от нашего МЫ.
Это МЫ поворачиваемся спиной к инвалидам, хроническим больным и умирающим, лишая их социального пространства, подвергая социальной изоляции. Но это насилие как бумеранг рано или поздно вернется к каждому в форме страха. Страха быть брошенным в одиночестве перед лицом страдания и надвигающейся смерти. Брошенным не в смысле отсутствия обезболивающих средств, а в смысле отказа в общении.
Поэтому Хоспис является значительным шагом на пути защиты фундаментального права человека - права на достойную жизнь до конца.
